Штурм бездны: Море - Дмитрий Валентинович Янковский
Вершинский сразу понял, что меня накрыло как следует, потому что и слепой бы понял это по моим действиям. Он встал, широко расставив ноги, наклонился вперед, вскинул карабин к плечу, и пальнул в меня с дистанции метров в пятьдесят. Гарпун угодил мне точно в грудь и взорвался, хотя ни боли, ни даже удара, как такового, я не ощутил. Меня пару раз перевернуло в воздухе, швырнуло на землю, а одежда на мне загорелась, тоже не причиняя ни малейшей боли. Я помотал головой, поднялся на ноги, и, даже не пытаясь сбить пламя, снова рванул в сторону Вершинского, оставляя позади себя дымный хвост, как комета. Обрывки каркаса и оставшиеся гарпуны были раскиданы по всему склону, и, выстрелив в меня, Вершинский уже не имел возможности перезарядить карабин. Я снова взвыл, на это раз это был клич победы, ведь никаких препятствий на пути к цели не оставалось. Вряд ли Вершинский набил полные карманы глубинных бомбочек. И у меня сомнений не было, что если мы с Ксюшей согласованно насядем на него вдвоем, то даже отменная боевая подготовка не позволит ему отстоять расческу. А что будет, когда мы ей завладеем, у меня не было ни малейшего представления.
Мы с Ксюшей переглянулись и оба сбавили темп. Она поняла, что теперь у меня те же мотивы, как у нее, и цель точно такая же. Меня охватила еще большая радость, чего уж греха таить, от ощущения, что мы с Ксюшей снова напарники и снова действуем заодно. Мы с ней взревели в унисон, и, набирая скорость, помчались на Вершинского с двух направлений, как атакующие хищники.
На мне догорела одежда, и ее остатки слезли с меня, как старая кожа со змеи. Меня это окрылило, я словно освободился от сдерживающих меня пут – социальных, этических, да и вообще человеческих. Я и ботинки сбросил, пытаясь избавиться от всего, что делало меня человеком. Мы с Ксюшей впервые оказались друг перед другом полностью обнаженными, но теперь ее тело не казалось кошмарным, как у зомби, а наоборот, омытое лунным светом, представлялось мне запредельно совершенным, еще более манящим, чем прежде. Я ощутил, как сам наливаюсь новой, дополнительной силой, сильно замешанной на эротическом подтексте. У меня возникла эрекция, и Ксюша, скосив взгляд, наблюдала за мной, и от этого возбуждение во мне нарастало, как снежный ком, все больше и больше замутняя сознание. Я знал, что если бы не расческа, которую надо обязательно добыть, я бы сейчас мчался не навстречу Вершинскому, а навстречу Ксюше, чтобы овладеть ей по-настоящему, по-взрослому, даже по звериному. И она бы точно не отказала мне.
При той мощности, которую теперь развивали наши мышцы, мы бы, наверное, могли обогнать собаку, испуганную выстрелом. Нас отделяло от цели всего метров десять, когда с запада, со стороны санчасти, ухнул выстрел из ракетного ружья. Между нами полыхнуло. Попадание было метким, ракета угодила точно в центр воображаемого треугольника, на углах которого мы все располагались. Вершинского отшвырнуло в сторону колодца, а нас с Ксюшей друг от друга. Потребовалась секунда, чтобы снова встать на ноги, но Вершинский тоже принимал реликт и был не медлительнее нас. Он, не вставая, схватился за решетку, и одним мощным рывком выдрал ее из всех креплений. Мы с Ксюшей бросились на него, но проклятый взрыв слишком сильно отбросил нас, и мы не успели – Вершинский проскользнул в колодец, повис, схватившись руками за прутья, и, раскачиваясь, как гимнаст, сдвинул решетку так, чтобы она закрыла жерло колодца.
С учетом силы, какую продемонстрировала Ксюша, сгибая и корежа металл, эта решетка не представлялась мне серьезной преградой на пути к цели, но когда Ксюша попыталась ее приподнять, оказалось, что коса нашла на камень – Ксюша тянула решетку на себя, а Вершинский удерживал ее, упираясь ногами в стенку колодца.
Железо заскрипело от напряжения, но в это момент прямо под ногами у Ксюши разорвалась ружейная ракета. Я был близко, меня швырнуло от колодца, а Ксюшу перевернуло в воздухе и отбросило метра на три вперед. Вскочив на ноги я обернулся, и увидел на западе, у торца санчасти, а так же на южной стене и на вершине пригорка силуэты трех стрелков, резко очерченные лунным светом. Понятное дело, что это были Чучундра, Бодрый и Чернуха. Причем, у Чернухи было, скорее всего, именно мое ружье, своего у нее сроду не водилось.
Стрелки располагались тактически грамотно, не сбились в кучу, как это было бы если бы они спросонья выскочили, услышав взрывы. Они прикрывали друг друга с приличного расстояния, сохраняя возможность держать под прицелом колодец. К бабке ходить не надо, сами они до этого хрен бы додумались, а Вершинский нас с Ксюшей переиграл. Пока я экспериментировал с ножом и грезил о захвате фронтира, он отдал ребятам необходимые распоряжения, под видом, будто отправил их спать. И мое ружье отдал Чернухе, дьявол бы ее взял за задницу.
Если бы мы даже с Ксюшей ринулись на любых двух стрелков, третий нам бы все равно не дал беспрепятственно достигнуть цели, имея достаточно времени на перезарядку, что обеспечило бы ему нужную плотность огня. Остальные тоже не стали бы покорно ждать нашего приближения, так что лобовая атака в сложившейся ситуации вообще не имела ни малейшего смысла.
Нужна была хитрость, но ум у нас с Ксюшей хотя и работал, но не был отстранен реликтом от управления телом. От бессилия я едва взвыл, понимая, что нам не дадут выковырять Вершинского из под решетки, и сделать с этим пока ничего нельзя.
Внезапно я услышал неподалеку журчание, но не стал оборачиваться, сразу понял, что это Ксюша справляет малую нужду. У меня тут же возник такой же позыв, и я не в силах его сдерживать, слил из организма лишнюю жидкость. Удивительно, но как только я закончил, у меня заметно увеличилась ясность мысли, и в голове начали рождаться рассыпавшиеся недавно логические цепи.
Неподалеку валялся гарпунный карабин, но он был разряжен, а четыре оставшихся гарпуна Ксюша собственноручно выпотрошила намного ниже по склону. Но никакого другого выхода, кроме как снять стрелков из гарпунного карабина, я не видел. Обернувшись к Ксюше, которая не спешила подниматься с корточек и тоже оценивала ситуацию, я с огромным трудом выдавил из себя три слова:
– Гарпуны. Склон. Надо.
В глазах Ксюши читалась усиленная работа мысли, затрудненная наличием реликта в крови. Я не был уверен, что она вообще понимает слова, ведь и я сам, не смотря на меньшую дозу, в какой-то момент не понял речь Вершинского. Пришлось осторожно, бочком, начать двигаться к оброненному карабину, в надежде, что Ксюша как-то сама соединит одну информацию с другой.
И она поняла. Не вставая, она сложила руки, рухнула на бок и колбаской покатилась прочь от колодца, вниз по склону. Никто из ребят не стрелял, видимо, им было строго настрого приказано выполнять лишь полученные инструкции, и не импровизировать в условиях полного непонимания происходящего. Это нам было на руку.
Наконец я заметил, как Ксюша добралась до первого гарпуна. Я боялся, что она схватит его, и побежит наперевес с ним ко мне, став очень удобной мишенью для любого из стрелков с ракетными ружьями. Но нет. Она поползла, прикрывая гарпун телом так, чтобы никто его не увидел. И это меня озадачило. Я вдруг отчетливо осознал, что на одних звериных инстинктах так действовать не получится, а это значит, разум возвращается не только ко мне, но и к ней. И это могло быть обусловлено только одним – частичным выводом реликта из организма вместе с мочой, от которой мы недавно избавились.
И тут же возникло еще более острое желание завладеть расческой. Я понимал, что если реликт выходит из организма, его надо восполнить. Сердце забилась чаще, хотелось броситься к колодцу, разорвать решетку руками, выволочь Вершинского наружу и вытрусить все содержимое его карманов.
Я повернулся к колодцу и встретился взглядом с Вершинским, который продолжал висеть на руках, ухватившись за прутья.
– Отпускает? – спросил он.
– Кажется, – не без труда произнес я. – После того, как поссал. Нужен еще реликт. Дайте расческу!
– Это уж хрен тебе по колено, салага. – Вершинский задороно заржал. –
